Грузинский Сократ Мераб Мамардашвили

[zharevna]

К 85-летию со дня рождения

Выдающемуся грузинскому философу Мерабу Мамардашвили 15 сентября исполнилось бы 85 лет. Символы и парадоксы были спутниками жизни Мераба (в Грузии известных людей упоминают по имени). Даже место его рождения – маленький грузинский городок Гори – выглядит некоей усмешкой фатума: там же родился один из самых кровожадных тиранов в истории человечества Иосиф Сталин (в детстве и юношестве Сосо Джугашвили). Оба – грузины, оба прожили большую часть жизни в России. Первый был пророком свободы, второй – вождем коммунистов, на совести которого десятки миллионов жизней ни в чем не повинных людей. Забавная деталь: оба курили трубку…

Ни Мамардашвили, ни Сталин не укладываются в прокрустово ложе формальных исторических дат – с той лишь разницей, что известный философ почти забыт на родине, в Грузии, где он покоится на обычном тбилисском городском кладбище, в то время как прах его грозного соотечественника хранится в стене пантеона на главной площади России. Похороны Сталина были едва ли не самыми пышными в истории ХХ века, тело Мамардашвили, скончавшегося 25 ноября 1990 года в московском аэропорту Внуково, везли домой из тбилисского аэропорта в открытом кузове грохочущего грузовика (вспомним телегу с телом "Грибоеда" и вагон из-под устриц с телом Чехова).

Даты рождения и кончины Мераба, 15 сентября и 25 ноября, видимо, не случайно приходятся на осень – время прощания с солнцем, светом, когда впереди тяжелая зима тягостных испытаний, "зима тревоги нашей".

Смерть обоих, и философа, и тирана, не была естественной: один погиб от душевных ран, нанесенных несправедливым и жестоким обществом, второй был уничтожен своим же окружением. Никто из ИЗВЕСТНЫХ грузинских скульпторов не пожелал создать памятник своему выдающемуся соотечественнику, и сейчас в центре Тбилиси на неприметном пятачке, меж каменными громадами домов, за строительной изгородью стоит скромный памятник Мерабу, подаренный городу знаменитым скульптором Эрнстом НЕИЗВЕСТНЫМ. Еще один символ: рядом с памятником стоит здание бывшего института марксизма-ленинизма-сталинизма, с фасада которого после падения СССР сбросили барельеф Сталина.

В то время как многие правоверные коммунисты в России по сей день молятся на вождя народов, идейные противники Мамардашвили в Грузии из-за его работы в издававшемся в Праге международном журнале "Проблемы мира и социализма" именуют философа российским агентом, забывая о знаменательных словах, сказанных им еще в период советской империи: "Поле, в котором мы живем, нетрадиционно и чуждо нам. Это поле русской власти, которое было создано в ХVI веке и усилилось во время советской власти. Основной его идеей является то, что государство стоит выше всех и всего, человек – ничто, если он не слуга государства или государственной идеи…" И еще: "Конфликт с русскими не национальный, а политический. Меня, например, можно обвинить в прорусских настроениях, так как я говорю по-русски без акцента, а это уже дурной знак. Я долго жил в России и много пишу не только по-грузински, но и по-русски. Но во мне намного сильнее антирусское начало, чем в наших антирусских политиках, поскольку они слишком сосредоточились на зависимости от внешнего врага. Это зависимость политической ненависти. С этим надо решительно порвать". ("Жизнь шпиона", стр.350-351).

Пророчески описанную им картину социальных бедствий и духовного обнищания философ связывал с обрывом цивилизационных нитей, самих цивилизационных основ жизни. Мамардашвили реально олицетворял собой то, что позже, на одном из международных форумов провозгласил покойный Зураб Жвания: "Я грузин – и, следовательно, европеец".

Вот что писал Мераб Мамардашвили о своем великом предшественнике: "Илья Чавчавадзе был европейской личностью, и автономное пребывание внутри России для него имело смысл лишь как путь к воссоединению с Европой. Историческое предназначение Грузии европейское, в силу того характера, какой имело наше первохристианство. От этой судьбы не уйти – необратимо то, что грузин не может не хотеть быть свободным и независимым в государственном отношении. Мы можем погибнуть, но если мы есть, мы должны эту судьбу выполнить". И еще Мераб предупреждал: "Если мы будем "собирать" новое мышление из старых представлений, тогда с точностью копии повторим все структуры тоталитарной системы, и слепые вновь поведут зрячих, сгорбленных в знак всеобщего и полного повиновения. Захотел вождя? Осторожно. Знай, это рабство". Непохоже, что кто-нибудь в Грузии прислушался к этим словам.

А что же Россия? И вновь Мамардашвили: "Сохраняются остатки русской традиции невозможности автономного существования социальных сил помимо государства и власти. По такой же структуре происходит ее непосредственная, неполитическая (и этим еще более опасная) реакция на национальные проблемы. Национальная независимость – это автономный феномен, который воспринимается как опасность и враг... Русские чувствуют опасность перед чем-то, что является существующим само по себе, и в них возникает агрессивная обида, основным элементом которой является то, что кто-то для себя чего-то захотел. Если русский народ сам не преодолеет эту структуру, Россия затонет..."

Философствование Мамардашвили принято называть "сократическим" – он, как и Сократ, за небольшим исключением, не оставил после себя письменного наследия. Между тем, в свете происходящих ныне в мире едва ли не апокалиптических событий, собранные по крупицам его высказывания, записи лекций и интервью нуждаются в новом, поистине современном осмыслении. В частности, это касается понятия свободы и независимости. По-грузински свобода – "тависуплеба", что в переводе означает "принадлежать себе", т.е. быть независимым: для грузин эти два понятия едины и неразделимы. Вот, что писал Мераб: "Я использую слово "независимость" в простом значении, которое не имеет ничего общего с экономической или культурной автаркией, т.е. с тем, чтобы отмежеваться от всего и быть отдельно. Разумеется, Грузия не будет независимой в том смысле, что ей не понадобится ничего чужого: ей понадобятся и нефть, и многое другое. Независимость подразумевает такую свободу, когда ты сам распоряжаешься собой, сам управляешь своей деятельностью таким образом, как ты понимаешь ее смысл, как этого требует дело".

Идею индивидуализма и независимости человека философ называл возрожденческой. Он был одним из немногих в советской империи, кого можно было бы назвать "современным мыслителем" в европейском, западном смысле. Мамардашвили видел такое мышление в прозе трех великих ХХ века – Джойса, Кафки и Пруста. По свидетельству жившего в Лондоне близкого друга и соавтора Мераба, профессора Александра Пятигорского, Пруст был ближе ему как "южанин южанину". Именно за такую независимость боролись и отдали свои жизни Звиад Гамсахурдиа, Мераб Костава, Гия Чантурия, Зураб Чавчавадзе.

Здесь нельзя не упомянуть об отрицательной реакции сторонников первого президента Грузии Звиада Гамсахурдиа на высказывание Мамардашвили о том, что Истину он ставит выше Родины. Не вдаваясь в многословную дискуссию, можно достаточно просто ответить на поставленные его оппонентами вопросы: дело в том, что для Мераба, как и для любого настоящего философа, Истина есть синоним Бога. К сожалению, никто до сих пор всерьез так и не проанализировал столкновение идей Гамсахурдиа и Мамардашвили. А стоило бы! Почти с уверенностью можно сказать, что, будь сейчас живы оба оппонента, они нашли бы важные точки соприкосновения – ведь и один, и второй боролись за независимость Грузии. Оба понимали эту независимость как свободу распоряжаться собой.

В последние годы жизни Мераб внимательно следил за происходившим на его родине и на всем постсоветском пространстве. Он успел нас предупредить: "Из любого экономического и финансового кризиса находится выход, антропологический кризис означает катастрофу". В свете нынешних событий в мире его слова выглядят пророческими.

В жизни, в человеческом общении Мераб был чрезвычайно артистичен и легок – ничего от традиционного образа сухаря-философа. Он собственным существом утверждал характеристику, данную им грузинскому характеру: "Я бы назвал это талантом, или талантом незаконной радости… Это особого рода трагизм, который содержит в себе абсолютный формальный запрет отягощать других, окружающих, своей трагедией… Звенящая нота радости, как вызов судьбе и беде. Существует один такой опыт: грузинский".

На своих лекциях Мамардашвили, с интонацией и богатым обертонами голосом, подобно сиренам из древнегреческих мифов, постепенно, исподволь завораживал слушателей, завлекая их в неизведанные дебри сознания. Нечто подобное происходило в свое время на концертах великого пианиста Софроницкого.

Может быть, единственный раз в жизни Мераба с его уст сорвались горькие слова: "Какая тяжелая страна, какая тяжелая страна… Но ведь душа бессмертна!" Это случилось перед роковой поездкой в Тбилиси, в московском аэропорту Внуково, где он принял свою мученическую смерть.

Сейчас, когда Грузия переживает трудные времена, спустя 25 лет после кончины философа, чаще всего приходят на память его слова: "Нашей исторической задачей, обязанностью является то, чтобы власть вышла на агору и предстала в истинном своем обличье".
источник