Воздушные замки

​Алиса Горшенина, 21-летняя художница, студентка "Худграфа" – Художественно-графического факультета Нижнетагильской педагогической академии, решила украсить своими работами ограду родного учебного заведения. "Семь святых дев Худграфа", однако, не понравились неким горожанам, после жалоб которых (в том числе на оскорбление чувств православных) молодую художницу заставили лично уничтожить свои произведения. Вслед за этим Горшенина и оставила в сети "Вконтакте" приведенную выше запись. 

 

Горшенина, которая вместе с еще двумя студентами создала арт-группу SECONDHAND, в интервью Радио Свобода так описывает мотивы создания "Святых дев":

 

– Худграф огорожен забором, с арками, резной, красивый. Он, конечно, весь обшарпанный, но меня и такой его вид устроил. Сначала я решила его немножечко оформить, разрисовала арку, как бы вход. Все студенты проходят эту арку. Спустя какое-то время я решила, что надо как-то это продолжить, потому что пусто смотрится арка, и разрисовала еще столбы рядом. Не все, их очень много, я только семь использовала. После этого начался какой-то бунт у нас в Тагиле. Вообще я не планировала, чтобы это так разносилось, может, это все по моей наивности, я не подумала, что это может вот так разрастись. Это сейчас, анализируя эту ситуацию, я понимаю, что все было вполне ожидаемо. Ну, а вообще, почему я это сделала... Просто я люблю рисовать на улице и решила, что около Худграфа чего-то не хватает, провела какие-то аналогии Худграфа с храмом... Потому что я его очень люблю, и хотелось как-то возвысить его. Потому что он всегда славился бунтарями, интересными художниками, вечно были какие-то акции, а сейчас у нас этого всего нет. А получается, теперь уже есть, теперь этим уже я занимаюсь. Я не думала, что меня будут рассматривать как художника-акциониста, я себя так не позиционировала, но сейчас начинаю об этом задумываться.

 

 

​– Почему семь святых дев?

 

– Я планировала сначала 12, а потом мне как-то больше приглянулось число 7. И как-то они так красиво смотрелись. Просто название взбрело в голову. У меня получается так, что идея какая-то возникает, название, а потом я уже начинаю выискивать, откуда это вообще взялось в моей голове, что это значит.


 

 

– И они обнаженные.

 

– Обнаженные, да.

 

– А почему святые?

 

– Святость я взяла из аналогии Худграфа и храма. Есть отношение религиозных людей к своему храму. Они же к нему очень трепетно относятся, и я так же отношусь к Худграфу. Поэтому там и нимбы... Конечно, можно было посчитать, что это не нимбы, но я честно всем говорила, что я изобразила именно нимбы. И поэтому они святые.

– Кто сказал, чтобы именно вы это делали?

 

– Да все это говорили... Мне позвонили и сказали, что нужно закрасить, и вариантов, что будет кто-то другой закрашивать, я не слышала. Никто не рассматривал других вариантов уничтожения, это должна была лично я сделать. Мне позвонил завхоз Худграфа, потому что к ней приходили люди с просьбами. То есть, получается, мне просто передали просьбу жителей города. И жители, которые приходили на Худграф, сказали, что пойдут в администрацию. Если студент совершает административное нарушение, его отчисляют. И если бы я не закрасила, люди пошли бы в администрацию, на меня завели бы какое-то административное дело, и тогда меня могли бы отчислить.

 

– То есть вы узнали об этом от администрации института, не видя недовольных православных горожан?

 

– Лично не видела, но в интернете, конечно, их полно.

 

– Читали негативные отзывы о себе?

 

– Мне зачем-то присылают постоянно эти комментарии, говорят: "Вот, про тебя пишут..." Я сама стараюсь это все не читать, думаю, что не нужно этим заниматься. А лично, нет, я не слышала такой уж ярой критики.

 

​– На столбах, на которых вы закрасили своих дев, вы развесили венки памяти своих безвременно ушедших работ.

 

– Да, но это было не в память конкретной работы, это были совместные действия нашей группы и еще группы ЖКП, это наши друзья, художники из нашего города. И у этой группы были претензии к начальству Худграфа, и у нас что-то было. И давно была идея похоронить Худграф, а мы, конечно, немножко обиделись на него, и, наверное, поэтому мы так радикально решили действовать. И когда мы венки развешивали, мы поставили подписи, к чему это было сделано. Чтобы люди понимали, что за венки. Венки были бутафорские, не выглядели как настоящие похоронные венки, мы их специально сделали такими. Это было в память обо всех погибших произведениях искусства, дань всему стрит-арту, который на улицах погибает. Это было действие, приуроченное к моей работе. Мы посчитали, что это будет значимое и символичное место для этого всего.

 

– Вы ведь никакой политики в свои работы не вкладывали никогда?

 

– Нет, такого не было. Если бы я даже какие-то акции устраивала намеренно... здесь так получилось, что я ненамеренно их устроила, а если бы я их устраивала намеренно, они не были бы направлены на политику, они были бы направлены на общество. Меня не устраивают какие-то устои общества, а политика меня не особо касается. Меня это не интересует, я в это не вмешиваюсь. Это же все не от правительства идет, это все какие-то низшие инстанции, администрация нашего города, она у нас здесь всем заведует, но не высшие какие-то органы. Они даже не знают, наверное, о существовании нашей администрации, поэтому глупо мне было бы какие-то акции устраивать против них.

 

– А как в институте к вашим девам отнеслись? Я читал, ректор за вас заступился.

 

– По-разному. Есть выпускники Худграфа, художники, которые против меня встали, и это мне абсолютно непонятно. Я считала, что художники в Тагиле должны поддерживать друг друга в любых начинаниях. Потому что город индустриальный, и творчества в нем очень мало.

 

 

​– Что это такое сегодня – заниматься творчеством в Нижнем Тагиле?

 

– У нас индустриальный город. Я последнее время думаю, что, наверное, это самая благоприятная почва для художников, потому что здесь нет ничего, здесь можно делать что угодно и быть новым, первым. Уличным искусством здесь, конечно, тяжело заниматься, у нас какой-то контроль есть над этим. У меня много знакомых художников, которые занимаются уличным искусством только по ночам, а я пыталась это делать, наоборот, открыто. В наш город недавно приезжал иностранный художник, не помню его имени, и ему выделили стену в центре. Я подумала, что мы тоже можем выходить днем и рисовать где угодно. Но почему-то отношение к тагильским художникам такое – никто их не знает, никто не ценит. Конечно, у нас есть музей изобразительного искусства, сейчас появляются галереи современного искусства, и это меня очень радует. И мы там выставляемся, это тоже наша жизнь. Но эти официальные выставки все равно не заменят свободного искусства. Мне кажется, нужно создавать какие-то свои галереи, тогда мы можем там делать все, что мы хотим. У нас есть такой пример: мои знакомые сами делали галерею из большого гаража. И туда приходят на выставки люди, как и в музей ИЗО, ничуть не меньше.

 

– Как вы объясняете такую реакцию горожан на вашу работу?

 

– У нас зритель, можно сказать, не воспитан в плане искусства. О каком-то академическом искусстве они еще как-то осведомлены, а современного искусства у нас мало, и вряд ли люди, которые работают у нас на заводах, как-то с этим связаны. И у них, наверное, просто нет об этом представления, может быть, поэтому они так реагируют.

 

 

​– Вы понимаете, что такая деятельность в каком-то смысле социально опасна для вас?

 

– Когда я это создавала, конечно, не понимала. Но сейчас я вижу, как развивается эта ситуация, и понимаю, что это вполне может быть для меня опасно. Но я не думаю, что после этого стоит засесть дома и ничего не делать. Раз какая-то реакция есть, я ее проанализирую и буду думать, делать мне что-то такое дальше или нет. Но пока я считаю, что я должна что-то делать дальше. 

 

– Вас кто-нибудь похвалил, сказал вам слова поддержки? Или только критика?

 

– На Худграфе некоторые преподаватели вполне адекватно к этому отнеслись. Некоторые говорили, что сейчас, мол, что ни сделаешь, все будет расцениваться плохо, сравнивали это со старыми устоями, которые были в Советском Союзе.

 

– Я не могу говорить с вами об ассоциациях с Советским Союзом, потому что вы родились, когда Советского Союза уже не было.

 

– Да-да. Я понимаю, что я об этом судить не могу.

 

– У вас есть аудитория в Нижнем Тагиле?

 

– У нас есть, конечно, аудитория, но она, наверное, не такая большая, как хотелось бы. И она растет в такой геометрической прогрессии с нашими действиями. То есть, если мы что-то делаем, у нас прибавляется публики, – говорит Алиса Горшенина.